«Моя мама Ирма Евгеньевна Головчинер 1919 г.р. До войны училась во 2-м Ленинградском медицинском санитарно-гигиеническом институте. Их выпустили ускоренным выпуском прямо на войну. Это была наша семейная легенда, как мама сидела в нашем пушкинском Нижнем парке на пенечке и готовилась к экзамену, как вдруг пробежал мальчишка с криком: «Война, война!». Она успела прочесть только один билет, собралась и поехала в институт. На экзамене она вытянула именно этот билет и сдала его.
Ира Головчинер, которой 5 июня 1941 года исполнилось 22 года, стала работать хирургом-травматологом в госпитале в Шексне, Вологодской области. Она была всеобщей любимицей - ее любили и раненые и весь персонал. У нее были необыкновенные ярко-синие глаза. Почему-то все были уверены, что строчки «И девушка наша проходит в шинели, горящей Каховкой идет» – это про нее. Долго после войны она получала благодарные письма бойцов и сохранила эти письма.
В 1944 г их госпиталь перевели в Каунас. Потом до 1946 г была на Дальнем Востоке на войне с Японией. После войны Ирма Евгеньевна почти пятьдесят лет работала в 1 Ленинградском медицинском институте. Была любимицей студентов. Выросшая в высококультурной семье, где традиционно любили театр, живопись, архитектуру, бывали в мастерских художников и скульпторов, она старалась привить интерес и любовь к искусству своим студентам, особенно приехавшим в Ленинград издалека. Она ходила с ними в музеи, на все интересные выставки, возила по нашим прекрасным пригородам. Студенты помнили ее спустя многие годы после окончания института. В какие бы далекие маленькие городки она ни приезжала, зайдя в больницу, всегда слышала: «Ирма Евгеньевна, вы меня помните?»
Среди ее любимых студентов были: Владимир Андреевич Алмазов, Елена Боннер, ставшие писателями Василий Аксенов и Семен Ласкин, режиссер Илья Авербах, а также многие и многие ленинградские ученые и врачи.
Она много лет была дружна с режиссером БДТ Розой Абрамовной Сиротой и как могла, помогала ей, если требовалась какая-либо медицинская помощь.
Роза Абрамовна Сирота среди гостей на моей свадьбе. 1970 г.
Мой дед, отец Ирмы Евгеньевны, замечательный пушкинский хирург Евгений Маркович Головчинер, учился медицине в Эколь Нормаль в Париже. Когда началась первая мировая – вернулся и окончил Киевский университет. В 1936 году он был приглашен в больницу имени Н.А.Семашко, где проработал почти до конца жизни. Это был хирург «милостью божьей». В Пушкине о нем ходили легенды. Ночью на рассвете он на велосипеде ездил в больницу на отделение, смотрел оперированных накануне больных. До недавних пор на его могилу незнакомые люди клали цветы…
Наверное, не простое совпадение, что многие страницы, можно даже сказать вехи жизни семьи, связаны с небольшим кусочком земли вокруг Московских ворот, что недалеко от дачи П.П.Чистякова. Здесь они жили до войны в больничном доме, в одной комнате, где главной ценностью были замечательные художественные альбомы «Мир искусства». Когда во время прихода немцев все было разграблено, всю жизнь вспоминали и жалели только эти альбомы.
Он был ранен еще в Гражданскую, на Украине. Прошел фронтовым хирургом Финскую и Великую Отечественную войну. Дошел до Берлина. Из всех трофеев, привез оттуда ножницы с медальонами, выпавшие из рук убитой на улице немецкой женщины.
Во фронтовых госпиталях Евгений Маркович применял свой метод лечения ран, одобренный приезжавшим к ним в 1942 году А.А.Вишневским. Был у него и свой метод лечения трофических язв конечностей.
Евгений Маркович любил и понимал искусство. Еще в Париже посещал знаменитую «Ротонду», где собирались поэты, писатели. Бывал в мастерских художников, ходил на спектакли Сары Бернар. Дед прекрасно лепил. Мы бережно храним его работы, среди них бюсты Л.Н.Толстого, Ф.И.Шаляпина, И.Е.Репина, М.Горького, В.С.Сварога. Он был знаком с детьми Ильи Репина – Верой и Юрием. После войны пешком пришел из Ленинграда в Куоккалу посмотреть сохранились ли знаменитые репинские «Пенаты».
Так уж случилось, что с Царским селом связано очень многое в русской культуре. Еще в 50-е годы Евгений Маркович стал интересоваться историей этого города и знаменитых людей, живших в нем. Он был инициатором создания в городе Пушкине краеведческого музея. Днями просиживал в библиотеках и архивах, читал, сопоставлял, искал. Писал о живших в городе А.Н.Толстом, А.Я.Головине, Н.Г.Гарине-Михайловском, Ф.И.Тютчеве, Э.Ф.Голлербахе, стратонавте А.Васенко, гигиенисте З.Г.Френкеле. Он нашел место, где останавливался, путешествуя из Петербурга в Москву, Радищев, где служил в казармах Лермонтов, где жил и был директором гимназии Иннокентий Анненский. После войны он нашел и обозначил на Казанском кладбище сровненную с землей могилу поэта. Евгений Маркович собирал деньги на памятник учителю всех передвижников – Павлу Петровичу Чистякову, дружил с автором исторических романов Ольгой Форш. Мы с дедом часто ездили к ней в Тярлево, под Павловск. После ее смерти дед снимал с ее лица посмертную маску, потом открывал ей памятник. Это все были значительные события в культурной жизни города. А инициатором и «чернорабочим» был простой врач Евгений Головчинер.
Дед, бабушка и мама на открытии выставки к 90-летию Ольги Форш 28 мая 1963 г в Пушкинском Доме. В центре сын писательницы Дмитрий Форш.
Дед переписывался с родственниками писателя Юрия Тынянова, с Анной Ахматовой, у нас хранится письмо Самуила Маршака деду. Нашел после войны живших в нищете, вдову и дочь фантаста Александра Беляева, погибшего в Пушкине, и помог им. Имея независимый характер, он еще далеко до оттепели написал в местной газете о великом русском генетике Николае Вавилове.Моего деда все считали чудаком. А он, знай себе, находил все новые адреса и писал для людей об этом.
В Ленинграде он бывал в мастерской Ильи Гинцбурга, даже позировал ему при создании памятника Г.В.Плеханову - тонкие пальцы хирурга понадобилась скульптору, когда тот лепил вытянутую руку. И дед, и мама дружили и часто бывали в мастерской театральных художников брата и сестры Оскара Юльевича и Марии Юльевны Клевер, кстати, до 1941 года живших на Московском шоссе, 32, а до этого на Широкой в доме Гагина, где водили знакомство с жившей рядом Анной Ахматовой, тогда еще Горенко. Вспоминается также профессор Академии художеств, ученик П.П.Чистякова Михаил Георгиевич Платунов. Мы часто бывали у него и его супруги Татьяны Павловны в их хлебосольном и гостеприимном доме - старинной квартире-мастерской на 10 линии Васильевского острова. Ездили на дачу в Сиверской. Он подарил нам несколько своих чудесных пейзажей, как и Алексей Васильевич, тоже писал мамин портрет. Дружили они и с жившим в Пушкине скульптором А. В. Разумовским, Саней Разумовским, как они его называли. Когда дед умер, кто-то позвонил в дверь. На пороге стоял Саня Разумовский, в руках он держал завернутый в тряпочку бронзовый барельеф деда, сделанный, кстати, с замечательного портрета, работы Алексея Васильевича Можаева. На смерть деда О. Ю. Клевер отозвался так:
«Я нисколько не сомневаюсь, что это горе делят с Вами все, кто хоть на самое короткое время успел побыть под обаянием личности Евгения Марковича, ибо он покорял своей душевной красотой всех, кто с ним встречался. Мое чувство благодарности за его помощь в болезни никогда не исчезнет, также как память о его прекрасной, светлой чарующей личности. Если бы Вы знали, как мне тяжело».
В Пушкине помнят его. В 2005 году вышла книга «Евгений Маркович Головчинер. Истоки пушкинского краеведения».
Моя бабушка Бронислава Григорьевна Головчинер родилась на Украине в местечке Старая Синява в 1898 году. В 1936 г приехала с дедом в Пушкин. Выучилась на операционную сестру. Работала в больнице им. Семашко. С 1941 по 1944 г была с мамой в госпитале на Шексне. В 1944 г присоединилась к деду и работала вместе с ним в госпитале в Познани, в Польше. Прожила долгую жизнь. Умерла в Пушкине в 1991 году.
Госпиталь, сформированный в Пушкине, покинул город 19 августа, а 17 сентября в него вошли немцы, а в августе 1942-го испанская «Голубая дивизия». Как мы теперь знаем, если бы они остались в Пушкине - то погибли бы вместе со всеми. Как известно, в конце сентября 1941 года всех евреев города собрали, и, продержав сутки в подвале Лицея, расстреляли. Только в 1991 году это трагическое событие
было увековечено. 13 октября около Александровского парка, одном из нескольких мест, где предположительно были расстреляны евреи, был поставлен памятник Владимира Сидура «Формула Скорби».
Марочка пела в палатах для раненых всеми любимые песни, а также работала в аптеке, развешивая и расфасовывая лекарства.
Сейчас Марочка – Мариана Евгеньевна Головчинер – заслуженный учитель России, одна из лучших учителей физики города Пушкина. Среди ее учеников — Верочка Поповская, много лет работающая в БДТ суфлером.
Мариана Евгеньевна Головчинер, младшая дочь Евгения Марковича. Когда началась война, Марочке было девять лет. Из уважения к деду, которого в Пушкине все знали, Ирме Евгеньевне разрешили взять с собой в госпиталь свою маму, Брониславу Григорьевну Головчинер, жену Евгения Марковича, операционную сестру и младшую сестренку Марочку.
Мой папа Соломон Лазаревич Эпштейн родился в 1915 году в местечке Яновичи под Витебском. В начале 1930-х приехал в Ленинград. Работал электриком, учился в Фабзауче, в 1934-ом поступил в Институт Связи им. Бонч-Бруевича. Он был, что называется светлая голова. Помогал в учебе своим благополучным сокурсникам-ленинградцам. Я не знаю человека скромнее и добрее его. Перед войной он успел поступить в аспирантуру.
Прошел всю войну, был трижды ранен, в ногу под Плюссой, потом на Невском Пятачке тянул связь в кромешном аду. Рассказывал: «Ползу и одна мысль - взорваться сразу». Был тяжело ранен в живот. Я, когда была маленькая - думала, что у всех мужчин такие животы - с огромной с две ладони вмятиной... В окопах он выучил английский «по Шевалдышеву». Это была его слабость. Побывать в Лондоне - его несбывшаяся мечта.
После войны он блестяще защитил диссертацию, но в Институт его уже не взяли - шел 1948 год...
Его родители и две сестренки погибли в Яновичах под Витебском 10 сентября 1941 года. Сестры уже учились в Ленинграде в техникумах и приехали на каникулы. Своих дочек я назвала их именами. В местечке погибли все, только один мальчик Боря Эфрос выполз и спасся. Из его рассказов многие узнали потом, как все было. Всех евреев согнали на поле и двое суток держали там под дулами эсэсовцев, потом расстреляли, заставив предварительно вырыть себе могилы - огромный ров. Каждый год осенью папа с земляками, чьи родственники погибли, ездил в Яновичи, где они установили два памятника - мужчин и женщин расстреляли отдельно. Сейчас судьба этих двух скромных мемориалов не может не волновать: на памятники наползают новостройки, да и земляков становится все меньше и меньше. Местные жители равнодушны к памяти погибших, как когда-то были равнодушны к судьбе обреченных.
Всю жизнь папа проработал на «Позитроне», был начальником известного специалистам всей страны отдела метрологии, главным метрологом Министерства электронной промышленности. Написал три книги о конденсаторах. В отделе говорили: «Мэтр Соломон - наш эталон». Земляки им страшно гордились. А он всю жизнь помогал многим из них материально. Мы узнали об этом от них после его смерти.
В одну из поездок в Израиль познакомилась с пожилым инженером из Москвы. «Эпштейн? - кто же из электронщиков его не знал!»
29 сентября 1966 года в Киеве в 25-ю годовщину первых расстрелов в Бабьем Яру был митинг. Мой папа выступал на нем после Виктора Некрасова. Он сказал, что здесь было убито много людей, украинских партизан, жителей, не подчинившихся немецким приказам, но только евреев убили за то, что они евреи.
В Иерусалиме в музее Катастрофы на огромной каменной карте высечены названия всех мест, где погибли евреи. Глаза сами нашли Яновичи.
Если бы папа мог видеть этот памятник под высоким синим небом, как и другой в самом торжественном месте страны, где проходит День Памяти - памятник евреям участникам Великой отечественной войны... Ему не довелось побывать в Израиле, но в 1993 году в молодом парке на Голанах я посадила в честь него
дерево.
Мама с папой, 1970-е годы.
Вся семья в Пушкине после войны. Все вернулись живыми! Автор статьи в центре, в носочках»
Нина Парфенова,
сотрудник Института экспериментальной медицины.